Давайте произнесем эту фразу с особой интонацией. Без тени иронии. Поскольку выясняется: не так уж узки эти круги. Для нашего сегодняшнего собеседника они захватывают несколько десятилетий во времени, а о пространстве и говорить нечего. В его пространстве Челябинск лишь отправная точка в системе координат. Или, может быть, точка опоры... Итак, гость «Вечерки» — Михаил ВЕЙЦКИН.
Несвоевременные мысли
О чистосердечном признании
А вы знаете, Михаил Яковлевич, лет ...надцать назад один дяденька, майор по призванию, в обстановке строгой секретности настоятельно предостерегал меня и моих друзей от всяческих (подчеркивал: всяческих) контактов с вами. Слишком уж странная вы были фигура. Неудобная во многих отношениях. «В отношениях с кем? Или чем?» — недоумевали мы. Но предосудительных занятий своих, однако, не бросили. Чем же таким мы с вами тогда занимались? Наркотики, оружие?
Мы просто пели. И более ничего.
Бросать камни в свергнутый режим — занятие низкое. И все же, что это был за режим, если простые песенки под гитару вызывали у него почти такие же опасения, как наркотики или оружие?
-- Благодаря цензуре и существовала авторская песня — узкий круг далеких от народа людей, которые жили для себя и друг для друга, объединенные духовным порывом. Благодаря цензуре они хранили верность жанру и друг другу, поскольку многое строилось на доверии, на попытке обрести дружеское плечо. Может, это было чуть-чуть игрой, необходимой для выживания. И цензура сыграла здесь прямо противоположную своему назначению роль. Она помогла нам найти друг друга и разговаривать на своем языке. Это было желание свободы и процесс ее обретения. Не хочу повторять Чехова, но что-то близкое к «выдавливанию раба по капле»...
- Красивое слово «андеграунд» было нам в ту пору незнакомо. Но ощущение фиги в кармане, пожалуй, помогало. А вот сейчас очень модно рассуждать о внутреннем цензоре: мол, в прежние времена мы так привыкли себя окорачивать, что и сегодня живем с оглядкой.
-- У меня нет внутреннего цензора. Единственное правило — стараюсь думать, хорошо ли мой поступок или слово отразятся на других людях, не обижу ли кого. То есть речь о цензуре с точки зрения человеческой, а не идеологической.
-- И в авторской песне?
-- В конечном счете АП была отдушиной для дилетантов...
-- Да, если вспомнить дилетантов в понимании, например, Окуджавы, а не искать в этом слове осуждающий подтекст... Хотя вы-то занимались тем, что воспитывали из дилетантов профессионалов... Михаил Яковлевич, какой вопрос вы всегда задаете сам себе?
-- «Для чего я?» И всегда осознаю, что ни одно дело не захватывает меня целиком. Это очень неудобно для близких — нестабильность в течение всей жизни... Но ведь нет таких людей, которые живут для других (а если и есть, то их жизнь — такая — напрасна!). Не нужно жертвовать своей жизнью ДЛЯ кого-то и этим навсегда обременять его, делать вечно обязанным, ставить в неловкое положение.
Рассказать, какое я испытал потрясение, побывав на могиле Льва Толстого? Искал гранитный постамент и на нем фигуру с бородой Карла Маркса. Так искал, что отбился от туристической группы и углубился в лес. Смотрю, чаща кругом — вернулся... Люди окружили маленький холмик, которого я сперва и не заметил. Никакого памятника, ни-че-го. Просто холмик. Да, я слышал, читал, знал про завещание Толстого, но понял только там (и это было похоже на обвал), сообразил, что такое цена твоей собственной жизни.
Я никогда не вел репетиций «по песне». Всегда ставил перед учениками задачу: не просто спеть, а мотивированно спеть. Не просто произнести со сцены текст, а вложить в него ценностные ориентации. Такой вот «технический прием».
-- Знаете, что интересно? Даже спустя многие годы ваши аранжировки не забываются. Можно взять гитару и через десять лет, собрать прежние составы дуэтов и ансамблей — и все будут петь, будто расстались вчера...
-- Потому что песня, «поставленная» таким образом, уже стала второй сущностью, частью тебя. Это и есть основной тезис моей работы с учениками. Знать, что и как надо делать и поэтапно вести от ступеньки к ступеньке, но так, чтобы человек был уверен, что до всего дошел сам.
-- А от вас уходили ученики?
-- Уходили, когда решали, что уже могут быть самостоятельными. И вдруг... переставало получаться. Многие возвращались, мы вновь работали вместе, и они выходили на сцену с ощущением победы над собой. Эта уверенность в себе, искренняя убежденность и есть необходимое условие, при котором дилетантизм на сцене перерождается в профессионализм.
Несвоевременные мысли
О школе
В этой школе не было уроков как таковых, хотя и были многочасовые и многокилометровые репетиции, поездки, выступления на концертах и фестивалях разных уровней. И самое главное — ее выпускники почти всегда были обречены. На успех. Поскольку с ними работал «сам Вейцкин». Теперь ученики Вейцкина в многословном представлении не нуждаются: Олег Митяев, трио «Мультики» (Лариса Брохман, Юрий Харченко, Андрей Волков), Елена Щибрикова, Петр Старцев и многие другие. И сам Вейцкин (еще хорошо помнится руководимый им ансамбль «Чернильные кляксы»), и его ученики не раз становились лауреатами всех проходивших тогда слетов, фестивалей и фестивальчиков АП.
Существование школ крупных ученых, видных живописцев, известных режиссеров никто не находит удивительным. Школа в авторской песне — понятие уникальное, поскольку очень долго явление АП было, во-первых, под запретом и, во-вторых, под ярлыком самодеятельности. Поэтому никаких фанфар. И потом — чему собственно учить? Песням под гитару?..
-- Как в вас уживаются педагог и режиссер?
-- Если верить в реинкарнацию, то в прошлой жизни я, наверное, был учителем. В первые полгода преподавания литературы в вечерней школе, куда я пришел после педагогического института, в первые же проверки моя работа заслужила отзывы: «Неверный ход урока», «Привлечение материала, не соответствующего школьной программе». Не туда я вел учеников вечерней школы.
-- ...и вы начали серьезно заниматься АП?
-- Я никогда не занимался авторской песней «серьезно», хотя не прочь, чтобы меня всерьез воспринимали. Да, когда было плохо — убегал в авторскую песню. Сколько себя помню, учительствовать было моим призванием. И прежде всего я учил и учу ...сам себя. Все, что так или иначе хочу вложить в других, прошло через мою боль. Поэтому то, о чем говорю на репетициях, — не болтовня по книжке, а резюме жизненных потрясений.
У одних людей в жизни все получается, другие за каждую малость дорого расплачиваются. Я отношусь ко вторым. Но готов к этому. Пусть кто-то другой заберет созревший плод моих мыслей. Отдаю без сожаления! Правда, стал замечать за собой менторский тон. Каюсь. Это от недостатка времени и из лучших побуждений, потому что хочу сразу добиться результата... У меня есть свойство: когда репетирую, ставлю себе задачу, на несколько минут сажусь где-нибудь в углу, отстраненно. Через некоторое время я точно знаю концепцию песни. Раз — и в голове все готово. Сценарий. Без мук творчества.
-- Как вы находили «своих» учеников?
-- Они приходили сами. Я всегда сравнивал себя со «скорой помощью». Пока человек доволен собой и ничего у него не происходит, я не требуюсь. А если он меня находит сам, значит, в том есть необходимость.
-- Ваши аранжировки всегда «под конкретного человека»?
-- Конечно, ведь моя задача его недостатки перевести в особенности, в дополнительные краски. Даже если исполнитель «сепелявит» — использовать дефект для его же блага.
-- Имиджмейкером быть не пробовали..?
-- Я читал специальную литературу и имею некоторое представление о том, как это делается. Но... Я работаю для души... К тому же мой метод направлен на то, чтобы человек изменился сам, и это сказалось бы на его облике. А наши политики думают, что форма может быть одна, а содержание — другое. Но ведь внутреннее здоровье определяет внешние признаки, а не наоборот. Болезнь различима под любой косметикой.
-- Вы не тщеславны?
-- Нет.
-- А зачем тогда вам ученики?
-- Я всю жизнь занимался тем, что прививал иммунитет против официальной
лжи. Учил различать, где истина сегодняшнего дня, а где обман.
-- Почему?
-- Есть хорошее русское слово «жалею». Жалею людей. Это форма проявления сочувствия.
-- Вам повезло с учениками?
-- Десять-пятнадцать лет назад это не имело значения. А сегодня имеет, потому что сегодня я могу дать ученику больше и при этом меньше его травмировать как личность. Есть у меня одна замечательная ученица — Лариса Брохман. В ее актерскую судьбу включились такие люди, как Виктор Шендерович, Леонид Сергеев. Лариса очень талантлива, я собираюсь помочь ей обрести творческое лицо. Из моих учеников мне дороги те, кто шел к достижению цели своим путем. Это была не только совместная работа, но и общение, и я вспоминаю о нем с удовольствием. Я приехал в Челябинск на несколько недель, но за это время встретился с массой приятных людей, многие из которых были моими учениками. Получились домашние «вечера воспоминаний», чудесные встречи с прежними «Чернильными кляксами», с ребятами из университета, в клубе «Моримоша»...
-- О чем вы жалеете?
-- О том, что молодость моих учеников не вечна, они взрослели и иссякали...
-- Сказывался «дилетантизм»?
-- Нельзя упрекать за дилетантизм, за то, что в юности мы играли в самодеятельных театрах, пели с непрофессиональных сцен.
Несвоевременные мысли
О тайне трех букв
Впервые об авторской песне я узнала очень оригинальным образом. На тихой вечерней улице нас, праздношатающихся подростков, окликнула женщина с чемоданами в обеих руках: «Ребята, где тут у вас КСП?» Мы ничего вразумительного ей ответить не смогли и потом весь вечер гадали, что же это за КСП такое? Как расшифровать три буквы? «Контрольно-следовая полоса»? «Кооперация спекулянтов погремушками»? Больше всех отличился остроумец, предложивший агрессивный вариант: «Как счас пну!» Лишь некоторое время спустя, придя в клуб самодеятельной песни, я подивилась: какова же его популярность за пределами родного города! Приезжая в Челябинск извне, чужак обращается к прохожим с вопросом «Где тут у вас?» — будто само собой разумеется, что каждый встречный укажет путь, как если бы спросили дорогу на площадь Революции, к памятнику.
Как случилось, что глубоко провинциальный, захребетный (хребет, естественно, Уральский) город Челябинск стал островком, заповедником АП, родил и воспитал множество личностей АП и собирает каждое лето тысячи ее поклонников и приверженцев на самый значимый из региональных фестивалей — Ильменский? Может быть, воздух у нас какой-то необыкновенный? Или заповедник для дилетантов пора открывать?
-- Работа учителя — невидная, и результата ее надо ждать годами. Вам не кажется обидным то, что тысячи зрителей, с восторгом рукоплескавших вашим ученикам, так и не узнали о вашем существовании?
-- Зрителю это безразлично. Он приходит на концерт за «конечным результатом», так оно и должно быть. Что до славы... Однажды на одной из «Грушинок» все лауреатство было отдано челябинцам. И в заключительном концерте ведущий Борис Кельман все время объявлял: «Выступает такой-то, художественный руководитель Вейцкин».
-- Вам это польстило?
-- Это выглядело очень смешно. А в другой раз мои ученики на день рождения устроили мне подарок: пригласили на концерт в театр ЧТЗ, где пели «в мою честь». В более дурацкое положение я никогда не попадал. Думал, сейчас умру от неловкости. Учитель должен проявляться в ученике. Это его слава и награда. А я еще получаю удовольствие, чувствуя себя учителем!
-- А-а, так вы разумный эгоист?!
-- Конечно! Мои ученики — мой материал для постижения жизни. Я режу по живому. Возникает творческая идея — осуществляю ее на ученике. С учетом его интересов, конечно, и это единственное, что меня извиняет. И еще я остаюсь вечным студентом, потому что не устаю учиться сам. Есть разные способы прожить жизнь, каждый оставляет право выбора за собой. Чем и хороша демократия... Изобретатель порой ничего не имеет от своего изобретения, кроме восторга, который испытывает в момент открытия. И все! Процесс, когда ты сам себя заставляешь творить — тащишь за волосы, как Мюнхгаузен, — это и есть тот наркотик, в котором невозможно себе отказать. Это тяжелый труд — вытягивать на свет из себя — настоящего СЕБЯ.
Своевременные мысли
О том, что за кадром
В газетную публикацию, увы, много не вместишь. Поэтому читатель так и не узнает о том, что Вейцкин — двенадцатикратный (!) лауреат Международного фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина, что под его руководством некоторое время успешно существовал один из первых челябинских джаз-голов (вокальный ансамбль, исполнявший джазовую музыку), что его портрет есть в юбилейной книге «Курган», хотя в этом городе он прожил ровно год, что его знают и любят не только в Челябинске, но и в огромном количестве городов бывшего СССР и за пределами оного, что с недавних пор он живет в столице, что такой сотрудник вот-вот появится в одной из структур правительства Москвы, центре инноваций, что в пятьдесят лет он круто изменил свою жизнь, что у него замечательные жена и сын, которые не только любят, но и понимают его, что...
Но каждая из этих строчек может быть развернута в роман. С личностями всегда так. Даже если они известны в узких кругах, широко охватывающих нашу маленькую, но такую вместительную жизнь.